— Сотни миллионов? — пробормотал Рассольников, явно не ожидавший услышать про подобные суммы.
— Вот именно, сэр, — подтвердил Вайт. — Так что рубите, не сомневайтесь.
Толстяк опять перевернулся на живот. Атлантида примерился тесаком к голени, хорошенько размахнулся…
— Послушайте, сэр Теплер. А ведь у нас система дальней связи отказать может. Что же, из-за этого регистрацию будут отменять? Опять же, спасатели смогут подтвердить, что мы на планете находились, а не с Геи-Квадрус переговоры вели.
— Хватит из меня жилы тянуть, сэр! — не выдержал миллионер. — Вы хоть представляете, как я нервничаю? Рубите скорее!
— Ладно. — Археолог опять взялся за нож. На ноге, в том самом месте, куда он собирался вонзить лезвие, темнела небольшая родинка. А чуть ниже ее пульсировала жизнью маленькая жилка.
— Послушайте, сэр Теплер…
— Ну что еще?
— Предлагаю снизить мою долю до тридцати пяти процентов, и вызываем спасателей.
— Вы хоть представляете, каких денег можете лишиться, сэр Платон? — не поверил напарнику миллионер.
— Неважно, — замотал головой Атлантида. — Хорошо, тридцать три процента, но ногу оставляем при вас.
— Вы предлагаете мне рискнуть всем ради куска ноги и несчастных пяти процентов?
— Хорошо, пусть будет тридцать, но мы ничего не станем резать!
— Оставьте, сэр. Моя нога: что хочу, то и делаю.
— Двадцать пять процентов, сэр.
— Предпочитаю хирургическое вмешательство.
— У меня нет никаких антибиотиков и кровоостанавливающих средств. Получите новую гангрену, но уже на новом месте.
— Я согласен рискнуть.
— Двадцать процентов.
— Нет.
— Десять.
— Прекратите, сэр. Останетесь без денег.
— Забирайте себе их все! Но давайте перестанет играть жизнью и здоровьем и вызовем спасателей.
Вайт тихо рассмеялся:
— Вы знаете, сэр Платон, впервые в жизни мне предлагают деньги не за то, чтобы я что-то отдал, а за то, чтобы я что-то сохранил себе. Хорошо, сэр Платон, если вам чужие ноги дороже ваших денег — вызывайте.
— Сунгари! — Атлантида с облегчением опустился на стул. — Подай сигнал бедствия. У нас нет запасов кислорода и лекарств, но на борту тяжелый больной. Требуется срочная помощь.
Спасательный катер появился только на третьи сутки. Напарники в это время сидели на пороге входного шлюза своего корабля. Нога миллионера распухла уже выше колена, но боли он по-прежнему не ощущал, да и на самочувствие, если не считать несколько повышенной температуры и коротких головокружений, не жаловался. Скорее всего, причиной «антонова огня» стала какая-то местная зараза. Или, как изящно пишут справочниках: «поверхностный микробиологический аналог». Обычно все опасные для человеческого организма вирусы и бактерии имеют сходное с земными строение, а потому мгновенно дохнут от малейших доз антибиотиков, привыкания к которым выработать еще не успели. По этой причине у многих космонавтов распространилось снисходительное отношение к молодым биосистемам. Они бравировали отвагой, высаживаясь в новых мирах без скафандров и биологических масок… и время от времени целые экипажи галактических разведчиков полностью выкашивались нестандартными болезнетворными мутантами. Однако попасть «под мутанта» любой человек имел все-таки куда меньше шансов, нежели получить смертельное облучение от микроволновой печи.
Вот и у Вайта туземный вариант гангрены протекал почти добродушно — куда спокойнее, нежели у злобной земной разновидности. К третьему дню запасы дичи в холодильнике камбуза иссякли, и толстяк вновь запасся пращей и потянулся на свежий воздух. Подкрасться к добыче он теперь не мог, но надеялся на авось — а вдруг кто сам подойдет на дистанцию прямого выстрела?
— Вы посмотрите, посмотрите, сэр Платон, — указывал он на валяющиеся тут и там тщательно обглоданные, облизанные, вычищенные ветром и выбеленные солнцем костяки птеранодонов. — Пока не нужны были, так кружились, как комары над болотом. А сейчас? Ну где они? Хоть один! И прикормить нечем… — Толстяк задумчиво покосился на Атлантиду. — Кровушки бы капнуть… Для запаха…
— По почте выпишите, когда отделение тут откроется, — с деланной серьезностью посоветовал археолог. — Пару стандартных наборов для переливания.
— А может, чучело поставить? В старину, говорят, многие крестьяне ставили на своих дворах для подманивания диких птиц.
Рассольников поперхнулся воздухом и захохотал.
— Смотрите, болид! — Вайт привстал на здоровую ногу и указал рукой в зенит.
— Если это болид, то планете настает полный инфаркт. Звука не слышно, а след широкий. Значит, очень высоко идет изрядная махина, — пробормотал Атлантида, закрывая ладонью глаза от солнца и вглядываясь в длинный огненный след. — Помутнение атмосферы на несколько лет гарантировано. Вымрет все, что шевелится.
— А мы, сэр?
— Мы в катере отсидимся. Нам-то что? Кислород из атмосферы никуда не денется. К тому же многие рептилии от холода впадают в спячку. Мяса у нас появится — хоть оптовый склад открывай. Причем без всякой беготни: катайся не торопясь и собирай.
— Планету жалко. Нравится она мне.
— Ни капли не жалко. Потому как не болид это, а спасательный катер идет на посадку с максимальной экономией топлива. Сейчас о воздух оттормозится, сделает полный виток и часа через четыре бухнется рядом.
Историк окинул свой костюм критическим взглядом. Недавно прошедший через систему обработки спецодежды, он потерял изрядную долю лоска, однако выглядел вполне прилично. Жаль только, цветок в петлицу вставить нельзя — не изобрели их еще на этой планете. Впрочем, толстяк производил еще более ужасающее впечатление: одна штанина шаровар мятая, вторая закатана выше колена, выставляя на всеобщее обозрение багровую ногу; прошедший стирку бархатный пурпуан покрылся мелкими катышками, на камизе по-прежнему отсутствовала выдранная еще на Ершбике пуговица, а в руке раскачивается слепленная из двух ремней праща.
— Если повезет, вскоре сможем поесть как нормальные люди, — обрадовался Вайт.
— Не радуйтесь раньше времени, — охладил его пыл Атлантида. — Вспомните, что вам пытались скормить на «Ягеле».
— Не шутите так, сэр, — встревожился толстяк. — Неужели олимы способны сюда залететь?
— Олимы — нет. А вот какие-нибудь не попавшие даже в справочники семирукие осьминоги — запросто.
— Вы меня пугаете… — Теперь миллионер всматривался в алый росчерк посреди голубого небосвода уже не с надеждой, а с тревогой.
Для достижения горизонта болиду понадобилось около часа, и еще часа через три с другой стороны вынырнула огромная, ослепительно-яркая, невыносимо грохочущая масса. Невидимое торсионное излучение, вырываясь из дюз, разметало в стороны мелкие камни и мусор, прорубило в кустарниках широкую просеку, и вскоре еще багровый от перегрева катер, почти такой же длинный, как и у путешественников, но вдвое меньшего диаметра, замер рядом в нескольких сантиметрах над землей.